Шидивр, понимаете ли.
Пожалуй, единственное мое стихотворение, которым я действительно горжусь.
Но которое, в силу всё больше и больше разрастающегося творческого кризиса, мне так и не удалось закончить.
Я Харьков полюбила лет в тринадцать.
Был летний вечер и немного грустно.
Друзья по турциям, по крымам да по дачам,
А я одна, петляю переулком.
В кармане гривен 5. Уныло, правда?
Свернула на Сумскую и застыла:
Мужик в потрепанной и клетчатой рубашке
Играет на гитаре «Крокодила».
С минуту постояв, послушав песни,
Обогатила шляпу на 5 гривен
(И сразу, вот что дивно, стало легче:
Теперь не мало, теперь просто — нету).
Ответив на кивок кивком взаимным
И добродушно дядьке улыбнувшись,
Я дальше побрела, и вновь застыла,
И вновь внимала: говору — не песням.
Сумская позади. Меня встречают
Бакулина витрины магазинов.
Кафе, киоски, пабы, рестораны,
Бомжи, приезжие, и реже — коренные.
В глазах рябит от яркости костюмов,
Гудит в ушах от говора и песен,
Вскружили голову парфюмов ароматы,
Разнообразность красок в душу въелась.
Блестят на солнце новые постройки,
Сереет спуск в метро, левее — трасса.
Улыбками сверкают те, кто мимо,
И те, кто мне еще не повстречался.
Проходит минут сорок — я на балке.
Дома желтеют ветхостью, но дышат.
Здесь всё иначе: тише многократно,
Одежда проще, крыши — много ниже.
Благоухая ароматом книжным,
Прилавки шепчутся о смысле и о вере,
О ценах на билет в Большой театр,
О нашумевшей с февраля премьере,
О не родившемся ребенке, чьей-то свадьбе,
О купленном вчера автомобиле.
«Она его ждала да не дождалась,
Мать с горя еще месяц слезы лила».
«А он шо, не простил её? Не верю.»
В ответ молчание — плечами пожимают.
«Да дело молодое, но характер...»
Перебирают мелочь и вздыхают.
«Почем Бальзак? А Белый? А дешевле?»
«Оставьте лирику! Берите лучше прозу!»
«Да полно, бабка, в моде — Маяковский!
Там разом всё. Не разберешь, ей богу».
Звенят монеты, шелестят купюры.
Шуршат страницы сталинских романов.
Пинаю камень порванным ботинком,
Иду вперед, задумчиво киваю.
«Он внес огромный вклад в литературу!»
«Наташа Пушкина нисколько не любила!»
«Как можно было воспитать такую дуру?»
«Мужчина, вы бумажник обронили!»
И-и-и… всё! Писала, писала, писала. Целых два дня. Но так и не удалось добраться до парка и вокзала. И подытожить.
И вообще. Я — бездарь.
Но я люблю эту незавершенную и недошлифованную хрень.