Вот уже несколько лет, засыпая, я вижу одну и ту же картину: массивный дубовый стол, расположенный в самом темном углу личного кабинета человека, имя которого мне пока неизвестно. Человек сидит, ссутулившись над ним, перебирает бумаги, сортирует их, время от времени что-то, озаренный догадкой, лихорадочно записывает. Высокий лоб давно избороздили морщины, в густых смолистых волосах поблескивает седина, взгляд кажется усталым и напряженным. Он то и дело хмурится, что-то едва слышно ворчит, перелистывая одну за одной страницы какого-нибудь старого пыльного тома; не найдя то, что ему нужно, отбрасывает книгу в сторону, берет другую и проделывает то же самое: с чуть большим напряжением и чуть более слышным ворчанием.

Пройдет несколько часов, дверь в его кабинет тихо скрипнет. Она несмело заглянет, спрашивая, сделать ли ему чай, но, обнаружив, что мужчина, зарывшись руками в кипу бумаг, спит, замолчит на полуслове, вздохнет, медленно и бесшумно пройдя к столу. Она, конечно же, знает, что лучше его не будить: вряд ли он прислушается к её уговорам поспать хотя бы несколько часов, не думая о работе, в их общей постели; он, наверное, не найдет времени даже для того, чтобы переодеться. Отмахнется, бросив что-то вроде «я в порядке, осталось совсем немного» и нырнет обратно — в строчки, которые она никогда не смогла бы понять, даже если бы желание её было сильнее возможностей.

Снова вздохнет. Но вздох этот не будет печальным или рассерженным; она вздохнет с мыслью «как хорошо, что он у меня есть», проведет невесомо пальцами по вьющимся волосам, к шее, поглаживая её и улыбаясь; присев, аккуратно снимет с него ботинки, отставив их в сторону и, удостоверившись, что он все еще спит, прижмется лбом к колену, тихо прошептав «я люблю тебя, спокойной ночи».

Встанет и, набросив на его плечи клетчатый плед, лежащий рядом, на диване (припасенный ею же, как раз для таких случаев), выйдет, тихо затворив за собой дверь.