Я сижу в кресле, перекрестив ноги на расшатанном табурете, и смотрю на пожелтевшую от времени и сигаретного дыма обложку 4го тома сочинений Хемингуэя.
Этой книге 34 года. Она была напечатана в 1981 издательством «Днепро» в Киеве, после чего в том же году перекочевала в Харьков, где её приметила старая еврейка Ева Николаевна.
7 лет книга покоилась на полке, а после, 24 апрела 1988 года, была подарена моему прапрадеду, Василию Николаевичу, с «наилучшими пожеланиями и искренним уважением».
После его смерти том перешел его дочери, Аиде, моей прабабушке, а потом — её дочери, Татьяне, моей бабушке. С тех пор он переезжал, как минимум, 3 раза, а вместе с ним — открытка, вложенная между 332й и 333й страницами.
Между тем, у открытки этой еще более богатая судьба. В 1972 году она проделала долгий путь из Москвы в Харьков, где была продана (а, может быть, и перепродана) неизвестному мне человеку за 4 советские копейки; неизвестный, в свою очередь, подарил её вышеупомянутой Еве Николаевне, и целых 16 лет, вплоть до дня рождения прапрадеда, открытка покоилась у неё, после чего была подписана, вложена в том и подарена, переходя из поколения в поколение 27 лет.

Этот четырехтомник последний из богатой коллекции прапрадеда, среди которой было множество ценных (на тот момент; на сегодняшний день — бесценных) экземпляров. После его смерти их распродали, подарили, потеряли, и всё, что осталось — 4 тома сочинений Хемингуэя, один из которых, пожелтевший и ветхий, лежит сейчас у меня на столе.
5 поколений — 5 жизней одной книги. И бесчисленная вереница событий...

Между тем, я сижу в кресле, перекрестив ноги на расшатанном табурете, и смотрю на пожелтевшую от времени и сигаретного дыма обложку...